ВЕЧЕРНЯЯ МОСКВА. Когда мне было двадцать пять и я вернулся
ВЕЧЕРНЯЯ МОСКВА
Когда мне было двадцать пять и я вернулся
с Южного Кавказа - из первой большой и
самостоятельной командировки, я приврал
своему школьному учителю (мы сидели с ним
в мажорном кафе исконно провинциального городка),
что на мне трофейные ботинки натовского
образца. Я приобрел их на рынке.
Естественно, никто не снимал их с мёртвого
(или живого) солдата иноземного легиона.
И вот спустя ровно пятнадцать лет я иду
по вечерней столице, под оливковой курткой
на мне тёмно-синяя флисовая пайта с надписью
полиция - но только через латинские i.
Мне её задарил сомалийский пират с позывным
Фунтик, воевавший штурмовиком в Мариуполе.
Ощущая сердцем тепло фронтового подгона,
я внутренне улыбаюсь юмору Бога. Враньё
моё юношеское и бахвальства, в итоге
сбылись и горькую шутку сыграли.
Никакая радость трофеев не утоляет жажды
поговорить с теми, кого взорвали во время терактов,
не унимает желанья обнять тех братишек,
что сражаясь ушли, оставив лишь оттиск
на небе, безмолвно перелистывающем
страницы сгоревших штабных журналов
и вот я плыву блуждающим нервом
в остывающей кровеносной системе столицы.
Вина и хлеба! Вина и хлеба! - требует
внутренний голос, но я заглушаю его, поджигая
фронтовую махорку, набитую в трубку ручной
работы донбасского мастера. (Он ее смастерил
из ореха). Присаживаюсь на лавку в пустом
сквере, где кроме меня и танка на постаменте -
ровесник, распивающий в одного ладошку
коньячную, явно сбежав от сварливой
жены на вечерний обход. Так мы чтим
память предков. Трогательно и державно.
Я спускаюсь в метро и блуждаю меж станций,
как будто завороженный всматриваюсь в лица
(и спины) утомленных столицей попутчиц
в надежде на невозможную встречу с тобой.
То ты выходишь в солдатской форме из штаба
разведывательного батальона, то блистаешь
певицей, подрабатывающей в дешевом баре,
то мерещишься офисной кралей, то владелицей
частной картинной галереи. Я сам запутался,
кто ты на самом деле. (Возможно, ты тоже).
Да, я не встретил тебя. Но с интересом смотрел
на харизматичную девушку-дылду, одиноко
читавшую Карла Маркса в окончательно
опустевшем вагоне. Она была молода, в потёртых
и бедных туфлях, скромно одета, но с какой-то
внутренней силой. Внешность её: точь-в-точь
как у жены великого русского писателя Л. -
крупные скулы и рот, вытянутое как у женщин
Модильяни лицо. Она вышла на Беговой.
вынырнув из подземелья средь парадных
кварталов, я наслаждался картиной:
бравые азиатские курьеры, пока еще не
вытесненные роботами на колёсах, неустанно
снуют вдоль бульваров на фоне портрета
маршала Жукова, в этом конкретном ракурсе
дико напоминающего одного моего друга -
боевого и дерзкого генерала. А тут же рядом
потрепанный ветеран СВО поднимает
заваленные ветром на обочину прокатные
электробайки. Он паркует их вряд, аккуратно.
Не может сердце солдата спокойно смотреть
как изнывает транспорт - на фронте
эти машины верно ему служили
Ночь приближается. Проспекты и улицы
торжественно опустели. Сердце империи
переходит на сонно-ноябрьский пульс.
Боже, спасибо за то, что подарил мне
эту упоительную радость военного
и окрылённого межсезонья!